Дмитрий Борец
аллегретто / олицетворение / треуголка / мистерия / экспрессивный / показываться
А СОЛЬ?
Невысокая стройная девушка с милым, открытым и доверчивым личиком, одетая в простое ситчатое платьице, бодро шла по каким-то одной ей ведомым девичьим делам, приветливо здороваясь с немногочисленными обитателями деревни, которые в предзакатный час, оставив свои ежедневные нехитрые труды до утра, по обыкновению вышли насладиться последними лучами солнца, которое бодро заваливалось к горному перевалу, словно стремясь побыстрее обогнуть землю, сделав всех ее обитателей на один день старше. Высокогорная альпийская деревенька эта была зажата в долине между двух отрогов, защищавших ее от холодных ветров и случайных людей. Если кого-то и заносило в Каперну, тот, как правило, оставался там навсегда: было в безмятежном спокойствии этого места что-то настолько притягательное, что сопротивляться было абсолютно невозможно.
– Добрый вечер, дяденька Эгль! Здравствуйте, господин Меннерс! – бодро поприветствовала девушка двух немолодых уже людей, сидевших на лавочке под окнами местного трактира, олицетворявшего здесь собой центр вселенной или, во всяком случае, той ее части, в которой помещался мир местных обитателей.
– Добрейший, распрекраснейший вечер, моя хорошая, – ответил тот, который носил имя Эгль, по всему его виду – отставной моряк, а судя по форме бороды в частности – бывший боцман, не меньше. Рубаха на груди старого моряка была распахнута, и сквозь густую чащу седых волос виднелась пошловатая пороховая наколка с его величеством Буонапарте, лихо сдувающим пену с пивной кружки. На голове императора вместо обыкновенного бикорна почему-то была набита треуголка.
– Вот же заморочил старый дурак Лонгрен бедной Асоль голову! – проворчал его собеседник, провожая удалявшуюся девушку взглядом, в котором смешались сочувствие и раздражение, – Алые паруса, подумай только! Девчонка моря-то ни разу в жизни не видела, а он ей – кора-абль, паруса-а, – передразнивающим тоном протянул Меннерс.
– Море… – задумчиво вздохнул Эгль, – Да, далековато от моря меня забросило. Как я бросил якорь пять лет назад, так больше на палубу и не ступал. Но тот доктор из Зурбагана ясно сказал – если что-то и может мне помочь от моей хвори, так это только горный воздух. По ночам задыхаюсь, а по утрам – кашель донимает, – тут бывший боцман, как подобает всем представителям его профессии, экспрессивно выругался и стал раскуривать трубку.
Дернув за большое ржавое железное кольцо, Асоль вошла в дом.
– Привет, папа! – сказала она, ставя корзину с продуктами на стол.
– А, дочка! – раздался голос старика Лонгрена. Старик сидел у окна, глаза его смотрели в пустоту, а на губах блуждала неопределенная улыбка. – Ну как, видела алые паруса?
– Конечно, папочка, – ответила девушка, принимаясь чистить картошку. – Алые, синие, фиолетовые в крапинку, тут у нас куда ни глянь – кругом паруса. В лес войду – там всё корабли, корабли, на гору залезу – а там паруса, паруса…
– Ну вот и славно, – прошамкал старик.
Асоль вздохнула, покачала головой, и подошла к отцу, чтобы заботливо поправить плед, лежавший у того на коленях, а затем продолжила готовить нехитрую трапезу. Впереди её ждала бессонная ночь: чтобы прокормить себя и отца, Асоль вырезала из дерева ложки, миски и прочую утварь, ремесло, которому по божьей воле успел научить её отец прежде, чем окончательно тронуться рассудком.
Асоль родилась и выросла в этой деревне, и с тех пор, как её мать сбежала с заезжим торговцем по имени Артур Грей, её существование представляло собой круговерть, состоявшую сплошь из суеты и забот, и жизнь большого мира, та мистерия, в которой в темпе аллегретто сменялись сезоны, рождались и умирали люди, начинались и прекращались войны, смещали друг друга правители, художники писали картины, а поэты – поэмы, всё это проходило мимо неё. Но несмотря на это, а может быть – именно потому, что она, живя в своем тихом уголке, не знала ничего иного, ей удалось сохранить бодрость духа и оптимизм. Глубоко за полночь, закончив свои хлопоты на сегодня, и готовясь ко сну, Асоль по обыкновению вспоминала одну случайную встречу, событие, которое она хранила в тайне от всех, и в наступающей дрёме ей иногда казалось, что она всё выдумала.
А на рассвете, когда тени в долине начали стремительно отступать, над перевалом в лучах рассветного солнца показались мачты, одетые в алые паруса.