top of page

Андрей Демидов

хеттский / лопаться / неуклюжий / килограмм / видовой / научно-исследовательский

ТАНТРАРКТИКА

Дэвид и Карла в тот новогодний вечер остались в лаборатории. Новый год по научно-исследовательски — это всегда немного неуклюже и всегда неправдоподобно.

За окном не унимались соловьи: что им ещё делать в декабре в Средней Антарктике. Им вторил брачный рёв пылесоса из коридора: в институте был ещё один человек, который не спешил домой, уборщик Джо.

Идея заключалась в том, чтобы одновременно испытать оба Шлема, новые институтские игрушки. Каждый по отдельности работал безупречно, и уже за первые пару часов испытаний дал столько поводов для энтузиазма, что только приближающийся праздник и директорская воля разогнали всех по домам.

Шлемом называлась новая разработка лаборатории физики высоких энергий. Эта штука и вправду была похожа то ли на обычную мотоциклетную каску, то ли на замысловатый хеттский шлем,— заслуга дизайнера, которому была поставлена задача упаковать все микросхемы в "приятный для взгляда килограмм не важно чего".

Шлем умел делать то, что было неподвластно никакому, даже самому мощному микроскопу: заглядывать в субатомный мир. Многие десятки лет эта проблема не давала покоя физикам, ведь для того, чтобы наблюдать элементарные частицы (которые, кстати, вовсе не частицы!), устройство должно быть по размерам сопоставимым со всеми этими хороводами из энергии (которые люди называют какими-нибудь кварками и глюонами). А такое противоречит законам физики.

Но законы физики, как известно, не являются исчерпывающими, и лирика тут тоже ни при чём. В тот момент, когда директор среднеантарктического института ядерной физики Дэвид Циммерманн догадался настроить Шлем на частоту внимания человека, как всё и случилось.

В этот предновогодний вечер первые же исследователи стали свидетелями явлений, которым нет слов в языке. Что чувствует одна молекула, соприкасаясь с другой? Что видит фотон? Каково это, быть самому соразмерным с гравитоном?

На видовом стекле внутри Шлема разворачивались фантастической красоты представления из света и музыки, которая воспринималась не ушами даже, а всем существом исследователя, несмотря на то, что устройство не было оснащено акустическими системами.

Самое удивительное, что обнаружилось практически сразу же,— это влияние воли экспериментатора на всё происходящее по ту сторону экрана. Там, внутри картинки, можно было разгоняться до немыслимых скоростей, соревноваться с разноцветными огненными пузырьками и лопаться вместе с ними, разлетаясь искрящимися брызгами по закоулкам этой безграничной Вселенной, при этом своим сознанием оставаясь одновременно "всеми каплями",— если хотелось,— а если нет,— то какой-то одной из них.

Эта предсказуемая зависимость наблюдаемого от наблюдателя порождала каверзный вопрос об "объективной реальности" и ещё один занятный подвопрос: а что, если там, в этом мире, встретиться... с другим наблюдателем?

Карлу Краузе долго уговаривать не пришлось, тем более, это была именно она, кто первой надел на себя "шлем реальности", как она его окрестила, и её впечатления были слишком свежи, чтобы променять предвкушение чего-то подобного на вечер перед телевизором.

Вообще-то инструкция не велит проделывать такого масштаба опыты без "ситтера", человека, который мог бы отключить оборудование в случае опасности. С другой стороны, инструкции были написаны самим Дэвидом. Ну и затем, что за Новый год без небольшого хулиганства?

Они уселись в кресла, потратили уйму времени, чтобы самостоятельно справиться с датчиками на микроприсосках и с раздирающим смехом (очень забавные получаются прически). Надели шлемы. Нащупали кнопки запуска. И в тот же миг оба застыли в восхищении.

— Карла?..

— Дэвид?..

Они чувствовали и угадывали друг друга во всём, что было вокруг. Больше не существовало отдельного Дэвида и отдельной Карлы, и отдельного вихря из светлой энергии, который пронзал их обоих, точнее, то единое, во что они превратились внутри наблюдаемой ими реальности. Это был мир без границ и без времени, здесь не надо было что-то ещё говорить, вся информация мгновенно была доступна каждому. Они кружились в этом танце, повинуясь его рисунку и своему намерению, и оно, намерение, всегда совпадало с тем, что было и у другого, и с тем, куда вёл свет.

В те мгновения, когда они вспоминали "отдельных" себя внутри этого потока, оба понимали, что в этом светящемся океане присутствуют не только они, но и все их друзья, все их предки и потомки, всё, что было и всё, что может быть. Случись в институте иметь сто таких шлемов, результат одновременного их использования был бы тем же: полным слиянием с сознанием друг друга.

Мимо пролетали сгустки крабовидных туманностей и галактики (что они тут, в микромире, делают?..) Вот звезда, похожая на Солнце,— да это же на самом деле Солнце! Вот третья планета, вот родные очертания Антарктиды, вот белая шапка Индии на полюсе...

Не сговариваясь, они "нырнули" в светящийся кокон атмосферы Земли.

Ледяной душ был бы более гуманным, чем то сковывающее всё тело оцепенение, которое ощутили оба,— уже вполне дискретных исследователя — в своих креслах. Далеко не сразу удалось выйти из состояния внутришлемья (они ещё не дали ему названия, но не трансом же его называть?).

Несколько минут оба, сняв с себя все датчики, завороженно разглядывали друг друга и привыкали к своей неожиданной и так бесцеремонно наступившей раздельности.

За окном гудел самолёт. Ему вторил шум работающего пылесоса, который как-то нервно перемежался стуком. Уборщица Фрида спешила к новогоднему столу и, похоже, не столько наводила порядок, сколько сбивала по пути предметы.

Наконец, Дэвид обнял Карлу, пытаясь высмотреть в её глазах все те миры, которыми ещё несколько минут назад и он, и она были сами.

— С Новым годом, Джо!— хором воскликнули они, когда Фрида приоткрыла дверь, чтобы попрощаться.

— Вообще-то я Фрида,— ответила уборщица,— лучше бы коньяк что ли пили, чем мозги себе жечь этой штукой,— добавила она вполголоса, перед тем, как растворить все свои сплетения светящихся потоков где-то за дверью.

С карты, пришпиленной к стене, на Вернера и Габриэль вместо привычной Антарктиды смотрела чем-то похожая на неё Швейцария. Флажок с символом института был пришпилен так же, как и раньше, где-то на краю слева.

— Мы... не там, откуда мы пришли,— сказала Габриэль,— но, похоже, меня это не смущает...

— Ты представляешь, Какого Слона мы вытащили за хвост, потянув за эту вот верёвочку?— Вернер показал на скрутку из проводов, ведущих к шлему.

Габриэль закрыла его губы поцелуем.

bottom of page