Андрей Демидов
съестной / депрессионный / сладкий / сукин / неразличим(ый) / возбуждение
КОКОСОВО-МАНГОВЫЙ СОУС
Семён Петрович в сотый раз нервно поправил на руках бумажные перчатки, вновь снял их, достал из кармана жилета амулет, подаренный дочерью — забавную трёхмерную модель невозможного треугольника Пенроуза, — в сто первый раз надел их и приложил брелок к депрессионной впадине на черепе свежевыкопанного стегозавра. Амулет сидел там как влитой, со всеми своими деталями и выступами,— так подходит обычно хитрый ключ к хитроумному замку. Стегозавру было 150 миллионов лет, отлитому из бронзы брелоку — что-то около двух недель.
— Невероятно,— в естественном возбуждении продолжал бормотать палеонтолог.
— Петрович! — раздался долгожданный призыв к вечерней трапезе. Источник сигнала в вечерней полутьме был неразличим, но, судя по акценту это был Жан-Жак, дневальный, он же де-жур-ный по кухне. — Петрович! — где-то эту же функцию выполняет рында, где-то клаксон, но в этой экспедиции так уж сложилось, что условный рефлекс, дававший старт слюноотделению всех её участников и вожделению любых форм и способов приготовления съестного заключался в формуле "Петрович!". К ужину на этот клич стекались из-за холмов и Джоновичи, и Ямамотовичи, и Франсуаовичи, и каждый из них полагал, что это и есть традиция, как несуществующий тост "на здоровье", и немного, особенно во второй половине дня, когда начинало сосать под ложечкой, завидовал красоте гастрономического имени С.П.Васюкова.
Семён Петрович укрыл целлофаном свежие раскопки и направился к лагерю. Невероятно, непостижимо, но как?! Немногим больше месяца назад он записал свою дочь, Лизу, в летнюю школу художественного литья. В день его отъезда Лиза подарила ему не очень ладно скроенную бронзовую чушку, в которую он тотчас влюбился, именно из-за её несовершенств, и вот сейчас все эти несовершенства в точности повторяли выемку на древнем ископаемом черепе...
Котелок, находившийся в эпицентре всеобщих вечерних страстей, распространял вокруг себя непривычно сладкий аромат.
— Господа,— извиняющимся тоном начал было Петрович,— прошу прощения за задержку, но случилось нечто, выходящее за рамки моего лично разумения... ммм... а что сегодня на ужин? Простите, что перебиваю сам себя же...
— Вырезкá из стегозаврá!— с ударением на последние слоги выпалил Жан-Жак.— Мы не знали, какая часть сто процент подходит для человека, и мягкая чтобы вкусно, поэтому так.
— А рихо вы его, Семён Петурович, вычера укокошири!
Васюков машинально проглотил (исключительно сочный кусок, французская всё ж таки, хоть и полевая, кухня)... стоп... чего?.. стегозаврятины?!! Нет, так не пойдёт.
— Господа, я решительно ничего не понимаю...
Пока благородное собрание не без наслаждения наблюдало за терзаниями Петровича, несколько пар рук за спиной, так, чтобы было не видно Васюкову, передавали пустой пакетик кокосово-мангового соуса...
— С дньом жождениа! — первым не выдержал Стив.
— Урра! — подхватили остальные.
Кто-то даже догадался взять с собой в экспедицию фейерверк, и тотчас зажёг его.
— Но, постойте... Стегозаврятинá? Как быть с ней, сукины вы дети?! — до Петровича начало доходить, что всё это был лишь постановочный праздник, и настроение его предсказуемо испортилось. Чудо исчезло. Чудеса делают люди, в надежде доставить друг другу удовольствие.
—Ха! — с широченной улыбкой ответил Жан-Жак Франсуаович Матьё. — Куритсá спесьяль.
— А вмятина от невозможного треугольника Пенроуза?! — с надеждой в голосе спросил Васюков.
— Какая вмятина?..
Семён Петрович достал свой амулет, и видно было, что на коллег тот произвёл вратобаранье впечатление. Вот он, наконец, настоящий день рождения. Сердце вновь радостно забилось в ожидании чуда. Все устремились к останкам стегозавра. Васюков тоже поднял груз своих ньютонов и лет и, с нежностью сжимая в кулаке, как выяснилось, деньрожденный подарок дочери, поспешил за всеми, на ходу придумывая историю про машины времени и про то, как же они с Ризой его укокошири, стегозавра-то.