Андрей Демидов
цифровизация / перспективы / раболепие / поршень / двигатель / попугайчик
ГЕРКУЛЕС И ЕГО МЕДИАНА
С армией мне повезло. Это было метафизическое путешествие в мир бесконечного абсурда, но сам бэд трип, по большому счёту, вовсе не был инфернальным, несмотря на разное, назовём это так.
Динамический диапазон этого "разного" порой зашкаливал.
Скажем, в одном эпизоде я разгружаю для столовой учебной части замороженные туши с чернильными штампами "1953",— как объяснял повар в 1988-м, это была прекрасная говядина, разве что немного пикантная, но для подобных случаев в своё время человечество изобрело чёрный перец, а с ним поглощалось за милую душу всё, к тому же есть в армии хотелось всегда, и съесть можно было что угодно и без перца.
В другом — веду неподконтрольную жизнь уже в качестве дежурного по радиостанции, и сослуживец, телеграфист, сосед по ночному подвалу, приглашает на пир: ему прислали посылку, набитую салом и карамельками, как сейчас помню, с попугайчиками на этикетках, и вот мы уплетаем это самое сало без хлеба, тупо с конфетами (где же ночью взять хлеб?).
Или.
Вот я хожу по части строем, даже если с кем-то вдвоём: уставщина.
А вот получаю штрафное распределение в линейные войска, и первое, что вижу — дедов в кроссовках, гоняющихся за офицером, и перспективы у того не сладкие, ибо на игру в футбол всё это не похоже.
Или.
Вот мне, в месте, где драки были строжайше вне закона, ставит фингал случайнейшая случайность во время дежурства по столовой. Сейчас это называлось бы человеческим фактором, тогда я квалифицировал это как искромётную тупость одного улыбчивого ферганца. На полковой кухне существовало несколько исполинских скороварок, в одной из них только что был заварен чай, и этот чай разливался по жестяным кружкам. Чтобы было быстрее и удобнее, эти кружки ставились на горизонтальном выступе по всему периметру открытого чана с кипящей жидкостью, а курсанты-дежурные с подносами уносили разлитый чай в обеденный зал. Так вот, в тот самый момент, когда настала моя очередь забирать кружки, этот товарищ возник из ниоткуда и отжал, искренне не понимаю зачем, педаль кастрюльного монстра. Поршень, приводящий в движение весь механизм подъёма крышки, был отпущен, и, ничем не сдерживаемый, стокилограммовый стальной блин, захлопываясь, ударил по краю кружек, и те разлетелись во все стороны как пули. Одна угодила в мой глаз, собственно, почему тупость была искромётной, а распределение в войска — штрафным. Было обидно расставаться со всеми друзьями, ведь в то, что не было драки, никто из начальства не поверил.
А вот я добываю фингал в другой глаз, полгода спустя, но в честной и неравной драке с громилой из Донецка (надеюсь, он там жив-здоров теперь?..)
Но, рассуждая о динамическом диапазоне, то есть разницей между силой и вектором разных сигналов, не могу не вспомнить о медиане, той срединной, где противоположности встречаются где-то в нейтральной зоне. И речь пойдёт не о "разном", а об Эркюле Пуаро.
В учебке строго карался любой беспорядок. В частности, им назывался бардак в прикроватной тумбочке, где разрешалось хранить бритву, зубную пасту, щётку для зубов же, и другую — для сапог, Устав ВС СССР, пять конвертов, пять листов бумаги и три подворотничка. Случись в тумбочке у кого-то появиться любому лишнему предмету, как страдал весь взвод. Примерно те же церберские правила существовали в отношении того, что можно было иметь и при себе. В пилотке (или, зимой, в шапке) — три иголки с продетыми нитками трёх цветов, воткнутые жопкой (это термин). В карманах брюк — носовой платок и кошелёк. В кителе — расчёску, сигареты, спички, конверт, лист бумаги и ручку или карандаш. Раз в день взвод строился, и свежеиспечённый младший сержант, парень с предыдущего призыва, в спазмах раболепия перед старшим сержантом и старшим "товарищем", индифферентно наблюдавшим за происходящим, приказывал гнусавым голосом: "Пилотки снять! Выложить в них содержимое всех карманов!"
Понятное дело, что и в мирной жизни обрастать вещами не следует, а в армии тем более. Но как быть с полученными письмами? С блокнотами? (Кои только множились) С вырезками из журналов, которые присылали друзья. Наконец, с книгами.
Книги из тумбочек тогда просто уничтожались. Физически. Считалось, что если у солдата есть время на чтение, он мало занят (в переводе на литературный).
Мне же случилось быть студентом университета. Я искренне опасался, что предстоящие два года вытравят из памяти все те несколько слов по-английски, что удалось туда вогнать, да и за свой русский стал побаиваться.
Большая Земля пришла на помощь. Во-первых и в-главных, в моих руках оказалась статья про человека, оказавшегося лишённым свободы в условиях тысячекратно более жёстких, и не только выжившего, но и сочинившего там, исключительно в своей памяти, свою главную книгу. "В условиях, где всё подчинено распорядку, пользуйся каждой возможностью, чтобы делать то, чего от тебя никто не требует". Во-вторых, я заказал англо-русский словарь! Были в ту пору такие крошечные карманные издания, почти кубической формы. В-третьих — однокурсница прислала пару книг в мягкой обложке, это были сборник упражнений и роман Агаты Кристи, на английском, про персонажа, чьё имя я правильно смог произнести только много позже своего возвращения из армии — Hercule Poirot.
И вот, зная о правилах, и НЕ нарушая их, я превратился в ходячую библиотеку, а также в бегающую в противогазе и без, падающую в лужи при команде "Вспышка справа!", чистящую двигатели БМП и картошку на полторы тысячи человек, стоящую на тумбочке со штык-ножом и т.д. и т.п. В любой перекур я, некурящий, отходил в сторонку и выхватывал себе незаметно несколько предложений из книги, не уставая недоумевать по поводу несуразного имени героя.
"Содержимое карманов выложить!" Да не вопрос, вот он мой носовой платок. Все архивы в это время спокойно лежали в потайных карманах кителя и штанов галифе, вышитых той самой иголкой. И, собственно, дожили до наших дней.
Кроме бедняги Пуаро и другой книжки, с упражнениями. Их, в силу их габаритов, хранить пришлось в сапогах, между портянкой и голенищем. Штука в том, что в первые месяцы службы приходится часто и помногу бегать. Обложка и форзац стёрлись от трения мгновенно, и многое пришлось поменять в технологии наматывания портянки. Чуть медленнее сдались третья и пятая страницы. Не беда, я всё уже прочитал. Пятнадцатая, семнадцатая... Не страшно. Но когда дело дошло до середины, пришлось с грустью расстаться и с сердцевиной: ведь книжка всякий раз стачивалась поровну с обеих сторон...
Я так и не узнал, чем кончился тот роман. А по прошествии лет и начало подзабыл. Казалось бы, цифровизация, бушующий интернет, нет ничего проще, чем найти по названию. Но название-то и стёрлось самым первым... Физически)))