Андрей Демидов
клеточка / возвышающий / настаивать / проблема / нравственный / чернозём
БАССЕЙН С ВИДОМ НА ОКЕАН
Первомайская давно уже была переименована, но деликатность многих составляющих эксперимента и сам оксюморонистый факт, что лаборатория располагалась в подвале бывшей конторы ритуальных услуг, не оставляли названию проекта никаких шансов избежать акронима совдеповских времён: Даздраперма. Да что там, и саму подопытную старушку все тоже со временем стали величать именно так. Естественно, за глаза.
Между тем старушку звали Зинаида Семёновна.
Бойцовская старушенция вовсе не спешила растворить душу в причинном океане мироздания, а тело — в биосфере. Недоброго Зинаида Семёновна не предчувствовала, и согласилась участвовать в эксперименте, подталкиваемая не какой-то там возрастной немощью, а мощью, да ещё какой! О пользе деятельной зрелости не говорили только ленивые, и она была как раз одной из предводительниц фабрики троллей в одной своей возвышающей антипенсионной ипостаси, агрессивной колумнисткой в другой, и неутомимой звездой социальных сетей в третьей. О её истинном возрасте догадывались немногие дистанционные работодатели, для всех прочих это были несколько энергичных Янов, Полин и Вероник, наполнявших компостные ямы коллективного сознания тоннами витиеватых подробностей своих жизней, реальных и вымышленных воспоминаний, джунглей из мифов и мемов, взрощенных на чернозёме из памяти и всего того, на что она была способна.
Идеальный кандидат для первого путешествия в бессмертие.
Любой имплантат — это надстройка, вторичная сущность, производное, эрзац. Только оригинал, подлежащий реплицированию, обладает всеми свойствами холистичности, именно он отвечает за тонкую и пока не вполне объяснённую работу по взаимодействию со скрытыми состояниями материи и энергии и, главное, со всей этой занятной системой матрёшек, из которых состоит моноэгрегор человека — обитающими в нем симбиотическими цивилизациями всякого разного, от бактерий до грибов. Снять слепок с головы, с каждой его клеточки, с памяти человека, с его проекций в социальные сети,— дело бесконечно сложное, и, хоть нравственно не безупречное, оно всё же не упирается в абсолютное "нельзя" физического мира, это не какой-нибудь графический парадокс Морица Эшера. А вот чтобы заставить этот слепок работать, нужно, чтобы в качестве "матрицы для отливки" использовалось нечто, выходящее бесконечно далеко и глубоко за рамки "головы и её проекций". Скептики произносили слово "Вселенная", оптимисты сужали его до известных слоёв альтерверса, но все сходились в главном, кстати, главный и объяснил это как-то прилюдно своему сыну: какой толк Сыроежкину от того, что по его образу и подобию будет слеплен Электроник. Проблема преемственности идентичности.
И вот тут в среде кибергеронтологов возникло предположение, что копирование можно начинать производить на вживлённый в человека носитель задолго до предполагаемой кончины. Имплантат постепенно отождествится с биооригиналом и будет параллельно выполнять все его функции, в том числе связь с бесконечностью. Возможно, придётся столкнутся с какими-то побочными эффектами, например, неизбежным биполярным расстройством личности, но в случае кончины одной из них, и управление организмом, и осознание себя оригиналом органично перейдут к этому внутреннему новому "я".
И вот боги отчаянных экпериментов и панк-науки привели Зинаиду Семёновну в самое логово передовой имморталистики. Решительные и импульсивные, N блогеров в одном флаконе, ни одного из которых было не испугать гипотетическими шизэффектами, они быстро приняли правильное решение, и буквально через считанные дни после операции стали участвовать в целенаправленных экспериментах, под руководством опытных психологов, про "вспомнить всё", чтобы наполнить пустую пока цифровую чашу всем имеющимся "аналоговым". Пожалуй, лента Вероники никогда не пестрила таким обилием личных всхлипов, которые размывали её образ среди подписчиков, зато помогали Зинаиде Семёновне собрать образ её самой внутри себя самой.
Вскоре проект Даздраперма вошёл в решающую фазу: информационный оригинал на время усыпили, чтобы дать возможность поработать в автономном режиме информационному слепку. Кроме того, предстояло отладить весь свежесгенерированный парк биоматериала и — никуда от этого не деться — оттестировать все уровни взаимодействия с симбионтами. Забавные, кстати, появились временные проектные должности в лаборатории — например, менеджер по взаимодействию с коллективным разумом гельминтов, или менеджер по коммуникациям с институционализированными грибами.
После всех этих отправлений Даздраперма была готова к применению. Всё это время в профессиональной среде усилиями проектных менеджеров поддерживалось ненавязчивое присутствие аватаров Зинаиды Семёновны, а заодно проверялась работоспособность коммуникационных паттернов, усвоенных Зинаидой Семёновной новой формации. Ничто не выдавало подвоха, да и был ли подвох? Бот, созданный хоть и в двоичном коде, но на основе всей информации о доноре, которая только была доступна извне и изнутри, ничем не выдавал своего присутствия. Поведение, запахи, манера качать головой и выпучивать левый глаз, лёгкое остервенение, с которым после долгого абзаца Зинаида Семёновна-бис настаивала на повторном нажатии на клавишу "Enter",— всё было абсолютно аутентично. Некоторое беспокойство вызывал метаболизм и учащённое сердцебиение, но время делало своё дело, причём, вероятно, впервые в истории человечества не в том смысле, который привычен всем смертным. У всех внешних наблюдателей складывалось ощущение, что время идёт вспять. Вспененные временем ноги сами собою разглаживались, осанка становилась ровной, походка,— как у дев из Гранады,— вызывающе-пружинящей. И всё это за несколько дней пребывания в реабилитационном центре лаборатории.
Предстоял выход в открытый Саратов. Реальной Зинаиды Семёновны. В реальный город, к реальным людям.
Конечно, совершить это можно было только под ненавязчивым наблюдением дежурного оператора.
И вот, казалось бы, ещё чуть-чуть, и в рассказе появятся и сюжет, и драйв, и новый герой, Виктор Кравченко, на чью смену пришёлся первый выгул первого кандидата в бессмертие первого, кстати, мая.
Но этого не будет.
Едва они вышли за ворота на пустынную улицу и сели в "пассат", припаркованный напротив ритуальной службы, как в них, на скорости 85 километров в час, врезался какой-то уазик. Исключительно маловероятное событие для этой пустыни на глобусе Саратова.
Но бывает и так. Рассчитываешь на долгое и счастливое продолжение, а оно бац, и всё тут. И, главное, не специально.
Кравченко, который до этой строчки вообще оставался в тени франкенштейновской бабки, а сейчас и вовсе умер, так и не понял, что умер. И до бабки ли уж тут было.
Правда, вот почему-то и она, первая бессмертная, летела рядом с ним раздвоенным облачком... одно светилось, а другое вбирало в себя свет.
Все они были уже и облаками, и старушками, и всеми Первомайскими улицами мира и всех его альтерверсных закоулков, и всеми дымящимися машинами всмятку, и всеми искусственными и естественными интеллектами мира, и всем безмозглым, что в нём также, по счастью, водилось. Единство. Чего тут только нет. Здесь всё да.
Они могли ухмыльнуться про этот эксперимент с бессмертием, но почему-то больше не хотели этого делать. Будет время. В следующей серии.